Виталий Каплан
Апокалипсис российского разлива
Наш век нередко называют апокалипсическим. И основания, пожалуй, есть. Кровавые войны, торжество и падение тоталитарных режимов, распад великих империй, наползающая экологическая катастрофа... Как тут не вспомнить загадочную книгу Откровения? И вот уже с завидной регулярностью назначаются точные даты конца света, делаются многозначительные сопоставления уровня "Чернобыль — звезда Полынь", и т.д., и т.п. Конечно, всерьез верующие люди не опускаются до истерии, помня, что не дано нам знать времена и сроки, но все же... веет чем-то этаким в воздухе.
И разумеется, фантастика не остается в стороне от этих веяний. Причем если за рубежом конец света был моден в 60-70-е годы и сейчас как-то тихо сошел на нет, то у нас все лишь начинается. В современной российской фантастике вполне можно выделить "апокалипсическую" тенденцию. Не сказать, чтобы она была лидирующей, но все же многие — Кир Булычев, Александр Громов, Лев Вершинин, Эдуард Геворкян, Вячеслав Рыбаков, Андрей Столяров, супруги Дяченко, авторский дуэт Олди и другие — отдали ей дань. Зачем — только ли с целью литературного эксперимента, или же здесь невольно воплощаются тревожные ожидания авторов?
Прежде всего посмотрим, — в чем же, собственно, конец света заключается и в чем его причина? Здесь можно выделить несколько основных вариантов. Во-первых, это гибель цивилизации по собственной ее вине. Тут прежде всего возникает тема ядерной войны и далее — такой же зимы. Об этом начали писать раньше всего, еще на заре перестройки. Вспоминается и сценарий Вячеслава Рыбакова "Письма мертвого человека", и его же повесть "Первый день спасения" и рассказ "Зима", и роман Алеся Адамовича "Последняя пастораль", и ранняя повесть Сергея Лукьяненко "Атомный сон"... Нас долго (и небезосновательно) стращали ужасами ядерного суицида, и немудрено, что едва лишь разрешили об этом писать — немедленно появились тексты.
Но цивилизация может себя угробить не только атомными бомбами. В романе Льва Вершинина "Великий Сатанг" мы видим, что обвал происходит в первую очередь благодаря вялости и гнилости современного потребительского общества, которое, по известному выражению, "трухлявая стена — ткни, да и развалится". И сатанги-то, по сути, вовсе не при чем, как не при чем и фанатичные дикари-дархайцы. То же самое можно сказать и о романе Александра Громова "Шаг вправо, шаг влево", где в грядущей дебилизации человечества никто, кроме самих людей, не виноват.
Но могут быть и внешние причины, никак уж от нас не зависящие. К примеру, обещанное тем же Громовым глобальное оледенение ("Мягкая посадка", "Год Лемминга"), преодолеть которое человечеству не по зубам, и потому медленно-медленно оно деградирует, рушится экономика, гаснет культура, появляются нелюди-адаптанты... Грустно, но ничего не поделать. Ту же беду мы видим и в рассказе Сергея Лукьяненко "Поезд в теплый край", с той лишь разницей, что все происходит в ускоренном темпе. А еще бывает массовый мор вкупе со слегка изменившимися законами природы — как во "Временах негодяев" Эдуарда Геворкяна. Техника приказала долго жить, зато возникла магия, цивилизация сперва развалена до основания, — затем... затем возникают феодальные структуры и жизнь вновь куда-то движется. Или как у В.Ильина в повести "500 лет до катастрофы" — прилетит черная дыра и всосет Солнечную Систему. Или еще какая-то угроза из космоса.
Кстати, об угрозах из космоса. Еще одна причина конца света — нашествие гадких Чужих, которые нас поработят, низведут до животного состояния. К примеру, роман Кира Булычева "Любимец". Прилетели злобные и могущественные жабы, превратили людей в своих домашних животных, на чем наша цивилизация бесславно и кончилась. А еще раньше был рассказ Вячеслава Рыбакова "Носитель культуры"...
Итак, или наша собственная дурь, или неумолимая природа, или коварный звездный враг. Все это потенциально грозит пресечь такое, казалось бы, плавное течение нашей жизни и либо вовсе уничтожить человечество, либо в корне изменить его судьбу.
Что общего у всех этих версий — они сугубо материалистические, и хотя термин "апокалипсис" применительно к ним так и просится на язык, все же в строгом смысле слова он неуместен.
Но есть и принципиально иной подход — когда гибель нам несут потусторонние силы. Как, к примеру, в "Послании к коринфянам" Андрея Столярова, где автор попытался изобразить события книги Откровения на фоне нашей российской действительности. Не время сейчас судить, насколько удачной оказалась эта попытка, но повесть была, пожалуй, первой ласточкой "мистического" варианта. Далее можно вспомнить роман Г.Л.Олди (в соавторстве с Андреем Валентиновым) "Армагеддон был вчера". Там антураж конца света хотя и не привязан к конкретной религиозной традиции, но имеет вполне мистическое происхождение. В некотором смысле сюда же можно причислить и недавний роман Сергея и Марины Дяченко "Армагед-дом", где сверхъестественная версия циклического апокалипсиса имеет не меньшее право на существование, чем рациональная. Да и в старом рассказе Кира Булычева "Показания Оли Н.", несмотря на совершенно реалистический антураж, присутствует нечто инфернальное. Виновники всепланетного бедствия, "огоньки", воспринимаются скорее как злые духи, нежели просто неизученный природный феномен.
Но все же лидирующим остается материалистический подход. Возможно, объясняется это тем, что написать мистический вариант апокалипсиса значительно сложнее, тут слишком уж велика опасность скатиться к дешевке и профанации. Но может, все проще и наши фантасты в массе своей остаются материалистами? А поскольку "каждый пишет, как он дышит"...
Конечно, возникает и другой вопрос — почему, собственно, затрагивают фантасты эту тему? Ответов тут, как водится, несколько, и ни один не является исчерпывающим.
Во-первых, конечно, "конец света" — это хороший литературный прием, тут можно и глобальные общечеловеческие проблемы исследовать, и внимание читателя гарантировано, и легче строить динамичный сюжет. В общем, есть где развернуться. Но вряд ли это главное.
Во-вторых, интерес к апокалипсической теме, видимо, спровоцирован нынешними постсоветскими реалиями. Распад великой и (как всем казалось) незыблемой державы, развал во всех жизненных сферах, от экономики до культуры, катастрофы и кровавые смуты, всеобъемлющий бандитский беспредел — не это ли послужило причиной? Дело даже не в том, что авторы, наблюдая вид из окна, всерьез уверовали в грядущий конец света. Скорее, иссякла вера в поступательное движение цивилизации, в торжество социального и технического прогресса. Мы слишком долго думали, что ничего, по большому счету, в нашей жизни не меняется, что как было, так и будет — и когда стремительные перемены настали, это не могло не вызвать сильнейшего эмоционального шока. Возник естественный вопрос — не кончится ли когда-нибудь вообще все? Не оборвется ли само существование человеческой цивилизации? И самое интересное — как именно это случится? Как ребенку в определенном возрасте свойственен повышенный интерес к смерти, так и фантастику в целом этот интерес не мог не затронуть.
В-третьих, российская фантастика за десять лет свободного развития во многом неизбежно повторяет эволюцию западной (ибо ничто не ново под луной, ход авторской мысли что у нас, что у них зачастую совпадает). Но то, что на Западе было растянуто на сорок лет, у нас случилось за десять, и если там на фоне общего потока отдельные апокалипсические произведения, в общем, не так уж и выделялись, то у нас можно говорить о тенденции. Известное дело — близко расположенные точки сливаются в линию...
И наконец, в "апокалипсической тенденции", возможно, отразилась наша извечная российская тяга к "до основанья, — затем..." Если не видно выхода из нынешней беспросветности, если настоящее отвратительно, — будущее зыбко — то вполне может возникнуть мысль о некой очистительной катастрофе, которая смоет всю грязь (а смывается она, как правило, большой кровью) — но зато потом, на нашем пепле, вырастут замечательные цветы. Речь идет не столько даже о свежем романе Юлия Буркина, где гибель человечества — не более чем отправная точка, сколько о настроении, которое в той или иной мере присуще многим вещам. К примеру, весьма отчетливо оно проявляется и у Эдуарда Геворкяна во "Временах негодяев", и у Г.Л.Олди в "Армагеддон был вчера". В общем, чтобы построить, сперва надо сломать.
Заметим, что даже в такой мрачной теме, как конец света, у наших фантастов все равно как правило ощутима светлая интонация. Пускай мир рухнул, но все-таки потом все равно что-то будет... отстроимся, заживем снова. Тут, конечно, благодатная почва для рассуждений об исконном оптимизме русской души, но есть объяснение и попроще. Затрагивая страшную тему апокалипсиса, фантасты задают некие общечеловеческие вопросы. Зачем задают — чтобы поставить окончательную точку? Нет, чтобы найти ответ и воспользоваться им. А значит, это должно проявиться и в тексте, т.е. должна просматриваться некая перспектива, некий выход из вселенской безнадеги в иное смысловое пространство.
Что ж, "конец света" в одной отдельно взятой стране уже случился — к счастью, пока что лишь в фантастике. Тенденция такая, что ни говори, у нас есть. Долго ли она протянет, или, как и на Западе, плавно иссякнет? Любые прогнозы тут сомнительны, поживем — увидим.
Если только раньше не случится конец света.
2000 г.
Опубликовано в журнале "Если", №11, 2000 г.