Виталий Каплан
В поисках доброго Бога
(о повести Марии Галиной "Договор". "Полдень, XXI век", №3, 2003)
"И снова, печально и строго
С утра выхожу за порог
На поиски доброго бога.
И ах, да поможет мне Бог".
Эти строки Александра Галича постоянно вспоминались мне при чтении "Договора". В них - смысл всей повести. Мария Галина берёт известный библейский сюжет о принесении в жертву Исаака, но трактует его по-своему, не канонически. А чего не хватает для авторской концепции, то домысливает.
Сам метод, конечно, не оригинален. Священное Писание вот уже много веков служит "сырьём" для художественного творчества, будь то литература, живопись или музыка. В одних случаях речь идёт об осмыслении своей веры (христианской ли, иудейской - в зависимости от конфессиональной принадлежности художника), в других - библейские мотивы используются лишь как декорации, и потому автор обращается с ними вольно. Он пытается сказать нечто про "здесь и сейчас", и религиозные аллюзии нужны ему, чтобы "вписаться" в контекст мировой культуры, тем самым расширив смысловое пространство своего произведения.
Однако повесть Марии Галиной трудно отнести к той или иной категории. В ней есть несомненная богоискательская направленность, но, пожалуй, не в меньшей степени автора волнуют вопросы этические, посюсторонние - верность, ревность, доверие.
Сюжет повести почти совпадает с библейским повествованием (предполагается, что оно известно читателям этой статьи и нет нужды его напоминать). Авраам ведёт своего сына-подростка Исаака на гору Мориа, в смятении духа вспоминает знаковые моменты своей жизни, колеблется, боится, надеется... Разрыв с ветхозаветным текстом начинается в момент несостоявшегося жертвоприношения, когда, согласно вымыслу Галиной, Господь является Аврааму в виде отрока и весьма сурово (добавлю: язвительно) его отчитывает за слепое, безрассудное повиновение. После чего Авраам с Исааком возвращаются восвояси.
Галина не раз подчеркивала, что считает себя агностиком, а стало быть, вопрос соответствия канонам её и не должен особенно волновать. Для агностика Священное Писание - это прежде всего феномен человеческой культуры, копилка опыта древних цивилизаций. Впрочем, не только древних - ведь с библейским текстом связано и огромное количество толкований, прочтений, мнений. И Галина, человек образованный, конечно же, этот контекст в своём творчестве подразумевает.
Разумеется, её библейские реконструкции покажутся допустимыми далеко не всем. Ортодоксальный христианин (как и ортодоксальный иудей или правоверный мусульманин) не только не примут предложенного толкования, но и, вполне вероятно, сочтут саму повесть кощунственной. И будут по-своему вполне правы.
Однако разберёмся, а в чём же именно тут кощунство? Крайние взгляды (дескать, вообще ничего нельзя сочинять на библейские темы) отбросим. Радикализм любого толка скучен и неглубок. Попробуем взглянуть, а что же именно Галина домысливает, что добавляет к священному тексту?
Прежде всего, это всяческие подробности взаимоотношений Авраама, Сарры, Агари, Исмаила. В изображении Галиной этим библейским персонажам присущи и трусость, и гордыня, и ревность, и жестокость. Но ведь Библия этого и не скрывает. Писательница лишь конкретизирует упомянутые черты в тех или иных зримых формах. И ведь всякий, кто читает Священное Писание, так или иначе читает между строк, домысливает, рисует в своём воображении некие картинки, проводит какие-то ассоциации с собой, со знакомыми людьми, с прочитанными книгами. Галина лишь превращает эти аморфные, "виртуальные" картинки в живой литературный текст.
Однако в реконструкции Галиной грехи Авраама и Сарры становятся преобладающим свойством личности. Перед нами - вполне понятные фигуры, косные обыватели, которым, конечно, не чужды и светлые порывы, но погоды они не делают. Зачем это понадобилось автору? Как бы ни относиться к Аврааму и Сарре, кем бы их ни считать - "библейскими ли персонажами" или "ветхозаветными праведниками", нельзя не видеть, что в библейском тексте они показаны сложными, глубокими натурами, значительно превосходящими своё окружение. Упор на их отрицательные качества возможен, если выхватывать из Книги Бытия одни моменты и опускать другие. Кроме того, давая этическую оценку человеческим поступкам, надо соотносить их с эпохой, культурной средой. То, что кажется скверным в либерально-гуманистической парадигме, совершенно иначе воспринималось 4000 лет назад. Или даже 400 лет... или ещё меньше. Эпизод с изгнанием Агари нам, российским интеллигентам, кажется свинством. Мы бы так на месте Авраама не поступили? А что мы вообще знаем про его "место", про тогдашние нравы, обычаи? Нельзя мерить людей той эпохи нашей этической линейкой.
Не думаю, чтобы Галина сама этого не понимала. В исторических и культурологических вопросах разбирается она неплохо. Скорее всего, здесь сознательное решение. И, в общем-то, понятно, зачем. Автор нам представляет таких Авраама, Сарру, Исаака и Исмаила, какие нужны для авторского замысла. То есть для некой богословской концепции, о которой ниже.
Далее, это домысел о происходивших на горе Мориа событиях. Библия тут лаконична: говорится лишь о том, что ангел Господень не дал Аврааму заколоть Исаака, предоставив взамен барана. После чего Господь, похвалив Авраама за верность, благословил и его, и Исаака. В изложении Галиной тут имел место бурный спор (а вернее сказать, конфликт) между Богом, Авраамом и Исааком. Бог недоволен тем, что Авраам подчиняется ему слепо, буквально, и в буквализме своём совершает жестокие поступки (изгнание Агари с Исмаилом). Бог уже начинает жалеть о заключении завета с Авраамом и идёт на крайние меры, чтобы поставить точки над "i. Провоцирует Авраама на принесение в жертву сына, надеясь, что Авраам откажется, взбунтуется, и тем самым взойдёт на более высокий уровень веры, веры уже не формальной, не буквальной, а сердечной. От осознания всемогущества Божьего Авраам должен дорасти до осознания того, что Бог благ, милосерден, что "милости хочет, а не жертвы". Иными словами, здесь на протяжении одной человеческой жизни предполагается та духовная эволюция, которая в реальной истории израильского народа заняла почти две тысячи лет и завершилась приходом Спасителя.
Авраам, однако, не может понять, чего от него хочет Господь. Как это Бог противоречит Сам Себе? Почему то, что он искренне полагал верностью, Господь называет страхом? Какой ещё верности Он ждёт, кроме буквального исполнения предписанного?
А ведь Авраам реальный, Авраам Библии, а не Галиной, вовсе не был таким вот "божьим роботом". Вспомним, как он просил Бога пощадить Содом, как взывал к милосердию, как требовал справедливости. Как он торговался с Богом (что с тогдашней точки зрения - немыслимая дерзость, фактически бунт). Всё-таки приведу этот отрывок:
"И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников, [если они находятся] в нем?
Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?
Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие.
Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять.
Авраам продолжал говорить с Ним и сказал: может быть, найдется там сорок? Он сказал: не сделаю того и ради сорока.
И сказал Авраам: да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать.
Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати.
Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти". (Бытие, 18:23-32)
И это человек, который привык повиноваться слепо, безрассудно? Для которого неважно, благ ли Господь, главное, чтобы был силён?
Зато к "новому мышлению" очень легко подошёл юный Исаак.
"- Все равно, - вытирая нос рукавом, - не верю я, что ты - от Господа. Разве стал бы Господь так отца моего обижать? Господь добрый! Он по правде судил бы! По справедливости!
В вышине вспыхнули серебряные глаза.
- Добрый? Господь не добрый. И не справедливый. Он - Господь.
- А кому он нужен - такой? - удивился мальчик".
И тут оказывается, что главной целью Бога был даже не Авраам, а именно Исаак. Нужна была такая вот экстремальная ситуация, нужно было вывернуть душу наизнанку, чтобы отрок одним прыжком достиг неизмеримо более высокого богопонимания, нежели его отец.
Именно в этом-то главным образом и заключена "фантастическая составляющая" повести Галиной. В тех соображениях, которые приписываются Богу, в тех прозрениях, которые приписываются Аврааму и Исааку.
Именно в этом-то и можно, с точки зрения ортодоксальной веры, усмотреть кощунство. И даже не столько в том, что именно утверждает Галина (хотя фразы типа "И, если учимся мы постигать величие Его, не так ли и Он учится милосердию?" для верующих звучат либо смешно, либо дико), сколько в самом факте домысливания за Бога. Ведь автор (если только не вдохновлён свыше) ничего не может воплотить в своём произведении, чего не было бы в нём внутри, в его уме, в его сердце. И "Бог по Галиной" - это всего лишь комплекс представлений писательницы, сплав того, что она читала, слышала, обдумывала. По-человечески это немало, но с позиций мистических, с позиций реального богопознания - смешно. Бог не может быть таким, каким его видит Галина (или Каплан, или кто другой). Бог не укладывается в наши человеческие схемы, Он сверхъестественен. Мы можем знать о Нём лишь то, что Он Сам говорит нам, но ведь это лишь та малая часть, которую мы способны вместить. Поэтому сочинять что-то своё о Боге, приписывать Ему свои взгляды, свои идеи - означает низводить Его до собственного уровня. Иначе говоря, создавать фантом, который, между прочим, может по человеческим меркам оказаться весьма привлекательным - и тем самым ввести кого-то в соблазн.
И вот тут становится ясно, зачем потребовалось принижать Авраама и Сарру. Если Бог опускается до уровня интеллигента-гуманиста, то необходимо опустить и верных Ему людей, иначе пропадёт дистанция. А если пропадёт дистанция, то в получившейся картине Бог вообще окажется лишним, явно фантастическим элементом. По сути, выйдет то же, что и с греческой мифологией, где боги отличались от людей лишь могуществом и бессмертием, а в отношении ума и сердца ничего особого из себя не представляли. Естественно, такого уравнивания монотеизма с язычеством Галиной не нужно, поэтому и приходится творчески переработать образы библейских патриархов.
Вот потому и возможны упрёки в кощунстве - хотя автор в повести скорее задаётся вопросами, чем что-либо утверждает наверняка.
А "Бог по Галиной" действительно привлекателен, особенно с точки зрения ищущего российского интеллигента. Более того, если отвлечься от формы подачи и взглянуть на суть того, чего в повести требует Господь от Авраама, то нельзя не заметить весьма и весьма христианской направленности авторской мысли. Бог, каким Он открылся в Сыне Своём - это Любовь. И именно любви Он ждёт от людей. Любви к Себе и друг ко другу. "Милости хочу, а не жертвы" - это же не из Галиной. Это Ветхий Завет, Псалтирь. И потому Бог не может требовать от человека того, что противно любви. Ни человеческие жертвоприношения, ни "священные войны", ни костры инквизиции не могут быть Ему угодны.
В чём же тогда закавыка? Что тогда с христианской точки зрения неправильно у Галиной (кроме самого превращения Бога в одного из героев повести и неизбежного принижения библейских патриархов)? Очевидно, Галина слишком торопится. Она смотрит на события Книги Бытия сегодняшним взглядом, взглядом интеллигента-гуманиста. Но сами эти взгляды выросли на стыке двух мировоззрений - христианского и секулярного, посюстороннего. Этические ценности, которые сегодня кажутся нам аксиомами, вышли на самом деле из христианства. А до христианства надо было ещё предварительно дорасти. Собственно, весь Ветхий Завет и показывает историю этого роста. Сложного роста, нелинейного, противоречивого. Нам сейчас, пожалуй, трудно себе представить, из какой тьмы, из какой дикости приходилось подниматься тем же Аврааму, Сарре, Исааку. Их нельзя судить по сегодняшним меркам, от них нельзя требовать мгновенного этического "апгрейда", как это неявно проскальзывает у Галиной. Не мог Авраам стать таким, как этого, согласно повести, требовал от него Господь. Рано. Посеяв семечко, землю не разрывают на следующий же день, чтобы посмотреть всходы.
И вообще, будь оно всё на самом деле, как изображает Галина, к чему тогда вся последующая ветхозаветная история - египетский плен, исход, цари, пророки, учителя? Если бы так легко можно было перепрыгнуть от языческого мышления к просвещённому монотеизму, то уже дети или внуки Исаака готовы были бы принять Христа. Ведь Боговоплощение произошло не раньше и не позже того момента, когда человечество до него "дозрело". Увы, это лишь кажется, что до солнца на небе рукой подать.
С другой стороны, все мы знаем, что "онтогенез повторяет филогенез". И в какой-то форме та духовная эволюция, что на протяжении тысяч лет происходила с человечеством, происходит и с отдельно взятой личностью. И личность писателя, который пытается осмыслить библейский рассказ, сделать его для себя внутренне убедительным, - не исключение. Вектор направлен именно так, от Ветхого Завета к Новому. Только вот часто не замечают, сколь долог этот путь, и какие на нём встречаются ухабы.
Но гладкие, без ухабов, дороги бывают только в прилизанных, идейно выдержанных книжках.
К счастью, здесь - не тот случай.
Декабрь 2003