Виталий Каплан
Тот свет в окошке
(рецензия на роман Святослава Логинова "Свет в окошке")
Такие книги появляются нечасто. В общем потоке динамичной и остросюжетной фантастики "Свет в окошке" выделяется, как благородный конь арабских кровей среди заполнивших городские улицы автомобилей. И не в том дело, что роман трудно отнести к какому-либо поджанру - это не фэнтези, не science fiction и уж тем более не часто упоминаемая в последнее время "сакральная фантастика". И даже не блестящий язык тому причиной, одного этого мало, чтобы говорить о "лица необщем выраженье". Важнее другое - автор в последнюю очередь ставил перед собой цель развлечь читателя, и потому философская составляющая текста здесь дается не "в нагрузку" к приключениям тела, как это чаще всего бывает. В романе Логинова идея ведет за собой и сюжет, и фон.
О чем эта книга? В двух словах - о жизни и смерти. Начинается всё с того, что главный герой, Илья Ильич Каровин, умирает в глубокой старости. И оказывается в странном месте, которое можно назвать "тем светом", "потусторонним миром" - а можно и не называть, ибо оно не имеет ничего общего с представлениями о посмертии всех без исключения религий.
Там, в этой "модели Логинова", нет ничего, кроме бесформенной вязкой среды, называемой "нихилем" - иначе говоря, ничем. Но каждый попавший туда обнаруживает у себя на шее кожаный мешочек, кисет. И лежат в том мешочке монеты, большие и малые. Монеты - не что иное, как воспоминания об усопшем живых людей. Пока человека помнят - не переводятся в мешочке загробные деньги. И с помощью этих денег можно сделать многое. Можно сотворить из нихиля вещи - любые, какие ты только способен себе представить. Можно омолодиться или вообще заполучить иное тело. Можно обрести разные способности - к примеру, понимать любой язык или мгновенно узнавать малознакомого человека. Причем по законам загробного мира нельзя отнять эти деньги путем насилия. Выманить, выцыганить - легко, но любое физическое насилие оборачивается колоссальным штрафом для агрессора и немалым доходом для пострадавшего. Разница же идет непонятно куда - видимо, на поддержание порядка.
И там, в посмертии, есть человеческое общество. Люди же всегда как-то устраиваются... и загробный мир не исключение. Кто побогаче, тот, естественно, живет в роскоши, кто беднее - ютится на городской окраине, в так называемой Отработке. А огромному большинству именно это и предстоит, ведь поток воспоминаний, "мнемонов" и "лямишек", рано или поздно иссякает. Коротка наша память, часто ли вспоминаем мы своих прадедов, или хотя бы дедушек с бабушками? И если некому стало вспоминать покойного - он умирает уже там, в "модели Логинова". Умирает второй, окончательной смертью. Просто рассыпается, исчезает. Был - и не стало его.
Не всем, однако, это суждено. Некоторых помнят долго - Тутанхомона, Магомета, Гитлера... Ведь согласно авторскому допущению, совершенно неважно, как именно вспоминают - с любовью или с проклятием. Главное, чтобы хоть как-нибудь помнили. И потому "знаменитые покойники" в большинстве своем благоденствуют. От простых смертных они отгородились стенами Цитадели - огромной крепости, охраняемой древними ассирийскими воинами. А поскольку воины - на полном довольствии, и им, как и великим, гарантирована жизнь вечная, то многие мечтают о такой карьере. Что крайне трудно, практически невозможно. Здесь, кстати, развивается одна из сюжетных линий - Илья Ильич, встретив в загробном мире своего погибшего в молодости сына, пристраивает его на сие хлебное место, разработав хитрый план. Выполняет родительский долг, после чего, израсходовав практически все свои средства, влачит жалкое существование.
Такова диспозиция. А дальше начинаются вопросы.
Разумеется, нет нужды доказывать, что "модель Логинова" не имеет ничего общего ни с какой религиозной системой. Автор, убежденный атеист, специально решил сконструировать принципиально внеморальное посмертие. Герои его, как правило, не задаются метафизическими вопросами. Они принимают устройство тамошнего мира как нечто само собой разумеющееся. Почему они столь нелюбопытны - мы еще поговорим. А пока попробуем понять авторскую мысль. Зачем ему потребовалась именно такая модель? Что она призвана иллюстрировать?
Ну, во-первых, безусловную этическую идею: нужно помнить наших усопших. Грешно их забывать, низко это, недостойно человека. И автору сие вполне удалось. Многие признавались, что, читая роман, постоянно вспоминали своих почивших близких.
Во-вторых, мировоззренческую установку автора: все в мире подчиняется безликим законам, которые вне морали. Бессмысленно рассуждать о том, зло или добро - гравитация или слабое взаимодействие. И даже если существует жизнь после жизни - она все равно устроена по таким же слепым, бездушным правилам. В модели Логинова нет никакого посмертного воздаяния, никакого не то чтобы милосердия, но хотя бы механической справедливости. Гитлеру со Сталиным там лучше, чем доброму, честному, но безвестному человеку. Короче говоря, печален и бессмыслен свет, что этот, что тот.
Прежде чем не соглашаться с такой философией, надо ее все-таки до конца понять. Ведь она при всей своей безрелигиозности все-таки сложнее и противоречивее плоского диалектического материализма. Первое, что бросается в глаза - это куда больший пессимизм. Материалисты хоть развитием могли утешиться, прогрессом, здесь и того нет. Пожалуй, такие взгляды ближе к римским стоикам. Как ни крутись, все равно помрешь. Ну ладно, получишь ты некое продолжение земной жизни. Может быть, относительно долгое. Может быть, и уютное - поначалу, пока тебя еще вспоминают. Но ведь все равно потом обратишься в прах... то есть в нихиль. Причем уже навсегда. Так какие выводы? Как надо жить здесь? Добиваться, чтобы тебя помнили? Так ведь и помнить могут по-разному. Могут как Сократа... а могут и как Герострата... И зло (если оно и впрямь масштабное) запоминается куда лучше добра.
Конечно, ни в какой посмертный нихиль, ни в какую "Долину Лимбо" Логинов не верит - это не более чем литературный прием. Но вот в то, что пока нас помнят, мы не окончательно умерли - похоже, верит. Он здесь не одинок, многие атеисты и агностики говорят нечто подобное. И действительно, фраза красивая. Жить в памяти потомков...
Но возникают "неудобные" вопросы. Что именно живет в людской памяти? Сам ли человек, то есть его неповторимая личность, или некая совокупность представлений о нем? Если нет личного бессмертия, если с биологической смертью наше сознание гаснет навсегда - много ли радости в том, что благодарные внуки сохранят наш светлый образ? Оно еще может кое-как греть сердце, пока мы живы, пока не пересекли черту... Но радость живых - это не радость мертвых. Если их нет - то и бесполезны им наши воспоминания. Нам - да, нам они нужны, иначе озвереем. Но тогда и незачем говорить о "неокончательной смерти". Тут как с беременностью - нельзя быть беременной "чуть-чуть". Или да, или нет.
Всё это само по себе столь логично и безнадежно, что удивляют неоднократно встречающиеся в тексте нападки на религию (точнее, на христианство). Вот, к примеру: "Привыкнув к мысли, что на небесах сидит грозный надсмотрщик, добропорядочный христианин перекладывает на бога ответственность за собственные поступки и искренне полагает, что если бы не божий запрет, он непременно стал бы насильником и убийцей. Что ж, ему виднее, быть может, он и станет. Насильничать, грабить, убивать - характерно для рабов, которым вдруг перестала грозить плётка. Рабы божии в этом смысле не являются исключением. А человеку неверующему приходится быть человеком самому, без помощи божественных кар. Единственный его помощник - совесть, без которой вполне может обойтись благопристойный христианин". Это-то еще зачем? И без того "модель Логинова" настолько несовместима с христианством, что на ее территории незачем с ним спорить. Всё равно что разорвать бумажного тигра, думая, что победил могучего хищника. Конечно же, в "долине Лимбо" христианство оборачивается по меньшей мере сладеньким самообманом. Впрочем, о том еще апостол Павел говорил: "...а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша" (1 Кор., 15:14). Как истинный атеист, Логинов, быть может, подсознательно ощущает в христианстве вызов. И "Свет в окошке" - попытка на этот вызов ответить. Но на столь искусственной арене реальный поединок невозможен. Религия там обречена уже самими правилами игры.
Конечно, нападки на религию можно списать на психологию Ильи Ильича - действительно, он достаточно цельная натура, его атеизм смотрится вполне естественно, тем более в контексте его стандартной советской биографии. Но хоть и нельзя поставить знак равенства между Логиновым и Каровиным, последний слишком уж часто озвучивает авторскую позицию, это явным образом следует из текста.
И здесь уместно вспомнить разговор между Ильей Ильичом и Гоголем, ушедшим из Цитадели и предающимся самоосуждению в туманных просторах нихиля. Гоголь полагает, что попал в ад, что нет для него надежды. "Кругом одни трупы нарумяненные, а я первый среди вас. Душно...". После нескольких бодрых попыток влить в Николая Васильевича оптимизм Каровин отступается. "Гений умер, остался лишь христианин...". И тогда Илья Ильич стреляет из главного калибра: "...на самом деле вы умерли не в пятьдесят втором году, а в ту минуту, когда швырнули в огонь вашу книгу".
Легко Илье Ильичу судить Гоголя, эффектно звучит его приговор. Но ведь Логинов "перекидывает стрелки", поскольку внутренний ад Гоголя надо же чем-то обосновать - а религиозные переживания для автора не являются чем-либо значимым. Однако любой верующий человек понимает, что самое ужасное тут - крушение всех жизненных представлений при нерушимости самой веры. Гоголь страдает оттого, что по-прежнему верит в Бога, стремится к Нему - и понимает, что навеки завяз в этом игрушечном посмертии. "Книги, написанные по глупости, которые я устал проклинать, не дают сгнить ветхому Адаму, отчего нет освобождения душе". Вполне логично - в чем же еще видеть свою беду Гоголю, перенесенному из христианской парадигмы в "модель Логинова"? Не грехи, оказываются, его держат, а книги. А поскольку книга, творчество - это святое, то, спалив второй том "Мертвых душ", Гоголь, согласно авторской логике, совершил святотатство, предал самого себя, и в этом-то как раз его трагедия. И чтобы доказать это, потребовалось "всего лишь" вырвать писателя из свойственного ему мировоззренческого контекста и поместить в абсолютно иную философскую ситуацию. Но не лукавство ли - подобный прием? И конец этой главы - "Илья Ильич молча смотрел вслед. На сердце было страшно и отвратно. Ещё какая-то часть души скончалась в эту минуту" - не есть ли это подсознательное ощущение своей неправоты? Автора или его главного героя - поди уж тут разбери...
Однако вернемся к самой "модели Логинова" - она порождает и другие вопросы. И прежде всего - о происхождении этого странного посмертия. Согласно авторской концепции, бессмысленно искать причины. Ну вот так оно есть. Само выросло. С монетками, кожаными мешочками, системой штрафов, тарифами на воздух, правилами о личной неприкосновенности... Как-то плохо верится. А вот фигура некоего демиурга, устроившего всё это, напрашивается сама собой. Примечательно, что герои об этом совершенно не задумываются. Но читатель-то поневоле начинает измышлять гипотезы. Природа не терпит пустоты (нихиля). И раз уж религиозные объяснения автором исключаются, приходит мысль о некоей сверхцивилизации (или о земной цивилизации далекого будущего), решившей таким вот образом облагодетельствовать умерших. Действительно, нетрудно сочинить псевдонаучные объяснения. Сканирование сознания и копирование его на некий носитель, создание виртуальной среды, которую эти оцифрованные души примут за "тот свет". Плюс к тому же анализ воспоминаний живых людей и, соответственно, пополнение персонального счета каждого "покойного". Достаточно всего лишь машины времени, ментоскопов... и прочей аппаратуры. Если вдобавок приравнять человеческую личность к записанной в клетках мозга информации... В общем, в атеистическую парадигму вполне укладывается - хотя наверняка можно выдумать и что-то поизящнее.
Однако никому из героев такие мысли и в голову не приходят. Ну, разве что кроме единожды упоминаемого физика, который с фанатичным упорством исследует свойства нихиля. Остальным и до того дела нет. Оказались на том смете - и живут себе, пока не помрут.
Странно, не правда ли? Легко объяснить это авторским недосмотром, но картина тут сложнее. Нелюбопытство тамошних обитателей - далеко не единственная их особенность. Это лишь следствие из главной причины - они иные, нежели при жизни. Смерть обожгла их, что-то такое с ними сделала. Они уже неспособны меняться, неспособны всерьез переосмыслить свою жизнь. Да и всё, что они там продумывают, они уже продумали на этом свете. А на том - лишь повторяются. Чем Илья Ильич в конце книги отличается от себя же в ее начале? Чем кающийся Гоголь в нихиле отличается от кающегося Гоголя в Петербурге? Даже царь Тигли - и тот лишь реализовал в посмертии те свои идеи, которые пришли ему в голову еще в земной жизни.
Потому же герои Логинова (за редчайшим исключением) не желают каяться. Впрочем, если понимать покаяние в христианском смысле, то у них и нет такой возможности. Покаяние - это ведь не только констатация печальных фактов, но и движение воли, направленное на исправление. "Метанойя", по-гречески - изменение ума. Если герои Логинова и могут устыдиться каких-то своих дел и мыслей, то сделать следующий шаг - отринуть грех и начать жить по-новому - они не в состоянии. И речь даже не о невозможности добрых дел в изображенном мире - тем более, что кто творил добро здесь, творит его и там (Корчак, Ушинский, мать Тереза). Важнее другое - в мире опредмеченного нихиля человек как бы консервируется, внутренне остается таким, каким туда и попал. Почему так? Православный ответ к модели Логинова неприменим - хотя и в православии считается, что за гробом покаяние невозможно.
Правда, в "модели Логинова" встает очень сложный вопрос о детях, умерших здесь в младенчестве и вырастающих там. Они ведь появляются в мир посмертия, неся лишь ту или иную генетическую обусловленность, но не сложившиеся черты личности. И, быть может, как раз они (и только они) способны в том мире меняться внутренне, по-настоящему грешить и по-настоящему каяться. Девочка Анюта (мать-изуверка задушила ее сразу после родов) кажется единственным живым человеком среди "нарумяненных трупов". Все остальные обречены следовать выбранной еще здесь судьбе, а ее судьба творится там, и вовсе не без ее участия. Вспомним и эпизод, когда Анюта рассказывает, как дети из загробного приюта придумали и сами же уверовали в легенду о счастливой Поляне, куда попадают умершие звери. Помимо того, что это очень трогательно и пронзительно, есть тут и философская подкладка. Дети ведь занимались самым настоящим религиозным творчеством, проявляя те стороны души, которые у прочего населения посмертного мира отсутствуют.
Некоторые читатели сравнивали "посмертие по Логинову" с чистилищем. Вряд ли это справедливо. Ведь нет самого главного - очищения. Весь смысл чистилища (как понимают его католики) - это необходимость пострадать, чтобы искупить в себе неизжитые при жизни грехи и тем самым оказаться достойным рая. Т.е. чистилище - это осмысленное страдание. А в "модели Логинова" страдание, когда оно там есть - совершенно бессмысленно. Из него ничего не вырастет. Оно просто есть, от него не избавиться - и все дела. Куда больше это напоминает ад. Там как раз все бессмысленно, там нет никакой надежды, и самое страшное - не страдание как таковое, а именно эта бессмысленность и неотменимость. И финальный эпизод романа лишь подчеркивает инфернальную бессмыслицу. Вконец обнищавший Илья Ильич, со дня на день ожидающий распада, вдруг получает щедрый дар - его спустя девяносто лет вспомнил умирающий старик, в младенчестве своем видевший Каровина. Спустя девяносто лет воспоминание всплыло - и Илья Ильич получил свой мнемон. Последний. Больше о нем вспоминать некому. Окончательная смерть отодвинулась на несколько месяцев. Несколько месяцев не жизни, а жалкого, бесполезного и безнадежного прозябания в Отработке. Стоит ли оно того? Такое вот посмертие - вторая ли это попытка или жестокая насмешка? Из текста, пожалуй, вытекает последнее.
...Конечно, "модель Логинова" не вписывается в христианское миропонимание, но есть в ней нечто, значимое и для христианина. А именно: в жизни есть смысл именно тогда, когда впереди маячит неизбежная смерть (которая лишь дверь в иное бытие). Когда можно надеяться, можно выбирать между верой и неверием. Когда можно меняться. Когда сама неизвестность, встающая перед каждым из нас, делает возможной и веру, и надежду, и любовь. Сними это покрывало тайны, поставь человека лицом к лицу с непреложной реальностью, лиши его возможности усомниться в ней - и это будет уже не жизнь. Взглянув на чудовищную "модель Логинова", лучше начинаешь видеть то, что не всегда замечаешь здесь, в слишком уж привычной нам реальности. Независимо от субъективных намерений писателя, у него получилось убедительное "доказательство от противного". Роман ведь не о загробном мире, роман именно о нашей здешней жизни. Логинов показывает посмертие без спасения. А дальше уже каждому решать, что же такое настоящее спасение и нужно ли оно лично ему. Решать именно здесь, потому что там будет поздно.
2003 г.