Виталий Каплан
Кто выйдет на мост?
(заметки о прозе Сергея Лукьяненко)
1.
Так получилось, что услышал я о Лукьяненко значительно раньше, чем прочёл его книги. О "Рыцарях Сорока Островов" ходили разные толки. Диапазон мнений был весьма широк - от восторженных оваций до жёсткого отрицания. Правда, далеко не все спорщики сами ознакомились с текстом "Рыцарей" - зачастую о книге судили по каким-то отрывкам, а то и по чужим пересказам.
Потом было интервью с Крапивиным в 4-м номере альманаха "Та сторона", где Владислав Петрович в очень корректной манере выразил своё отношение к повести - отношение, скажем так, не восторженное. Многочисленные сцены насилия и жестокости, психологическая недостоверность поведения героев - все эти оценки в устах Крапивина показались мне весьма убедительными (хотя сам я тогда "Рыцарей" ещё не читал).
Но вот, наконец, попал ко мне увесистый том Сергея Лукьяненко ("Лорд с планеты Земля", Алма-Ата, 1994). И у меня возникло два вопроса. Во-первых, в чём, собственно, Крапивин углядел "чуждый дух"? А во-вторых, почему столь многими людьми Лукьяненко воспринимается лишь как автор одной книги - злополучных "Рыцарей"? По-моему, его рассказы ни в литературном, ни в нравственном смысле ничуть не слабее. Тем более, есть у него и трилогия "Лорд с планеты Земля", и написанная в соавторстве с Юлием Буркиным трилогия "Сегодня, мама" - они дают ничуть не меньший повод к разговору.
Во всяком случае, одно для меня несомненно - в литературу пришел серьёзный автор, которому есть что сказать о мире и о людях. Не всё может в нём нравиться, не все его вещи одинаково хороши, но, бесспорно, как писатель, Лукьяненко состоялся.
2.
Этого автора, насколько я слышал, частенько упрекают в подражании Крапивину. Поскольку вопрос важный, да и не одного лишь Лукьяненко награждают подобными упрёками, коснусь этой темы подробнее. Мне кажется, имеет место одно весьма распространенное заблуждение. А именно - что считать подражанием? А те же Стругацкие - подражали они Булгакову в "Отягощенных злом"? Подражал сам Булгаков Гоголю? Подражал Крапивин в ранних своих вещах Аркадию Гайдару? Подобные вопросы можно изобретать бесконечно.
По моему, именно о подражании имеет смысл говорить лишь в том случае, когда используется типичная для копируемого автора манера письма - особенности языка, сюжетные ходы, композиционный ритм. Словом, всё то, что является специфическим для него, что придаёт его творчеству неповторимость. При том, что своего у подражателя - кот наплакал.
Но, к счастью, бывает и иначе. Многие авторы, сохраняя свою собственную интонацию, свой стиль, тем не менее работают в русле некой традиции. А сама традиция, быть может, возникла задолго до их появления на свет.
Так и Лукьяненко, на мой взгляд, не подражает Крапивину. Он идёт своим путем, но путь пока что лежит в крапивинской системе координат. Это не случайно. В самом деле, книги Владислава Петровича в известном смысле сформировали сознание многих людей, задали, если говорить высоким стилем, иерархию ценностей, приучили к определённому взгляду на жизнь. Почему так получилось, вопрос слишком серьёзный, и в рамках этой статьи я не рискну в него углубляться. Однако факт остаётся фактом - такие авторы, как Лукьяненко, выросли на книгах Крапивина. И если они пишут на те же темы, если их волнуют те же вопросы - то поверьте, они не кривят душой и не имитируют стиль "классика". В своём творчестве они искренни. Уж не надлежит ли им изменить своё мировосприятие, чтобы никто не смел упрекнуть их книги в сходстве с крапивинскими? Не думаю, чтобы они на такое согласились. И даже когда они полемизируют с Владиславом Петровичем (а темы для полемики имеются) - это всё же не более чем семейный спор.
3.
Но, собственно, о чём спор? Почему повесть "Рыцари сорока островов" породила такие баталии? Итак, дети воюют с детьми. Это основная тема повести. И именно это вызвало столь решительное неприятие Крапивина. Я вполне согласен с Владиславом Петровичем, что писать о таком явлении тяжело. И, не затрагивая эту тему, он по-своему прав. Но так же правы и те, кто всё-таки пишет. Потому что в жизни это есть, и никуда от этого не убежать. Проблема страшная, но решать её (в том числе, и средствами литературы) надо. Вопрос в том - как решать.
Могут ли дети воевать с детьми? Могут. Взять хотя бы нескончаемые гражданские войны в Африке и Азии, в Латинской Америке. В кровавых разборках с обеих сторон участвуют и дети. И если с чьей-то точки зрения двенадцати-тринадцатилетние мальчишки считаются взрослыми, что можно и нужно выдать им автоматы и послать в пекло, - это ничего не меняет. Дети останутся детьми, в какую бы форму их не нарядили. Кстати, я не считаю такими уж взрослыми восемнадцатилетних пацанов, которых гонят в Чечню драться зачастую со своими же сверстниками. Да и безо всякой политики это происходит сплошь и рядом. Когда город негласно поделён между подростковыми группировками, когда ежедневно кому-то проламывают черепа в межгрупповых стычках - это не война между детьми? А беда ещё и в том, что нередко подросток не может не примкнуть к уготованной ему "конторе" - иначе его будут преследовать и в школе, и во дворе, и в городе. Казань, Чебоксары, родная Лукьяненковская Алма-Ата - список можно продолжать и продолжать.
Итак, в жизни это есть. Но вот что характерно. Сами по себе дети друг с другом войн не затевают. Виноваты взрослые - политические или мафиозные дяденьки, которые наловчились устраивать чужими руками свои делишки. Так что в неком глобальном смысле действительно ведётся лишь одна война - взрослых с детьми. Крапивин прав, утверждая устами Фаддейки Сеткина: "...дети с детьми не воюют - они еще не выжили из ума." ("Оранжевый портрет с крапинками"). Да, из ума они не выжили. Но тем не менее их можно обмануть. Или запугать. Жизнь всегда сложнее любых схем. Тем более, что дети бывают разными. Не все такие добрые, как Фаддейка.
Что же до "Рыцарей", так и там дети не по своей воле схватились за мечи и арбалеты. Некие загадочные Пришельцы вылавливают их и помещают в бутафорский мир, создают такие "условия игры", что детям воевать всё же приходится. Когда герой-рассказчик, Димка, попадает на один из сорока Островов, война идёт уже восемьдесят лет. Давно никто не верит, что все острова можно захватить и получить главный приз - возвращение на Землю. Но... машина закручена. Следуя логике ситуации, можно предположить, что подростки, попавшие на острова первыми, и впрямь поначалу надеялись вернуться домой - если одержат победу над остальными. Возможно, сперва это и в самом деле казалось им игрой. Многое должно случиться, чтобы ребё- нок понял суть войны - гнилую и кровавую, чтобы отрешился от романтических иллюзий. А если учесть, что Пришельцы затеяли свой эксперимент в начале ХХ века, в эпоху первой мировой, то стоит ли удивляться, что воспитанные в атмосфере военной истерии подростки столь охотно приняли условия игры? И лишь потом, стоя над трупами убитых друзей, поняли они, что всё это - "по правде". Но дальше - появляется вполне понятное стремление отомстить. Кому? Врагу, естественно. Так соперники по игре превращаются во врагов. И их убивают. А у врагов тоже есть друзья, и они не будут спокойно глядеть на смерть своих товарищей. И понеслось...
Могли ли ребята действовать иначе? Лукьяненко обыгрывает и эту возможность. Сколь обнадёживающей казалась поначалу идея Конфедерации! В самом деле, зачем драться, когда можно жить мирно? Зачем рисковать жизнью - и своей, и чужой, когда можно друг с другом договориться? Тем более, что надежды на возвращение все равно почти нет, да и жить, судя по всему, осталось недолго - Пришельцы убирают тех, кто старше восемнадцати. Не лучше ли провести оставшееся время спокойно? Так возникла Конфедерация - мирный союз островов. У героев (как и у читателя) появилась надежда.
Но гладко было на бумаге... В том-то и беда, что люди (взрослые ли, дети - неважно) - очень разные. Для одних Конфедерация - это возможность избавиться от опостылевших убийств, для других - средство для захвата власти. А зачем она, власть? А чтобы была. С нею приятнее. Да и мирная жизнь многим надоела. Пока Конфедерацию обсуждали, была какая-то цель, "дальняя перспектива". Вот она осуществилась - и что теперь делать? Целый день купаться в море?
К сожалению, в человеческой природе слишком много зла. И как правило, именно жестокие и властолюбивые оказываются у руля. Просто потому, что больше других этого хотят. Такие люди, как Крис (главный на 36-м острове) или Сережка (президент 4-го) - всё-таки приятное исключение. Поэтому идея Конфедерации обречена с самого начала, и лишь герои (все-таки наивные дети) о том не подозревают.
Да, видимо, дети по своим нравственным качествам иногда лучше взрослых - ибо многие ещё не успели испортиться. Но даже общество, состоящее из одних лишь детей, подчиняется тем же законам, что и общество взрослых. Могут возразить - а как же "Каравелла" и подобные ей объединения? Но ведь туда дети приходят добровольно (и при желании могут столь же добровольно уйти). Происходит неизбежный естественный отбор. Чаще же всего дети не выбирают ни класс, ни уличную компанию, ни отряд в летнем лагере. Всё решено за них.
Вот и Лукьяненко показывает такую же ситуацию. Пришельцы отбирают детей лишь по одному критерию - уровню интеллекта. Надо ли говорить, что ум ещё не гарантирует никаких моральных достоинств. Поэтому в "Рыцарях" есть острова, подобные Димкиному, а есть такие, как Остров Тысячи Камней, населенный безжалостными и хладнокровными бойцами. С отлично развитой корой больших полушарий мозга.
4.
Итак, дети, к несчастью, всё же могут воевать друг с другом. И Лукьяненко описывает, как это происходит. Он создает некие, что ли, лабораторные условия, пытается исследовать проблему "в чистом виде". Возникает естественный вопрос: насколько точно он это делает? Мотивировано ли исходными обстоятельствами поведение его героев? Мне трудно дать однозначный ответ. По большей части, наверное, да. В самом деле, что ещё остается делать только-только попавшему на остров Димке, когда на его глазах убивают ребят, с которыми он едва лишь познакомился, но уже завязалась ниточка дружбы? Что ему делать? Отойти в сторонку и ужасаться? Срывая горло, орать: "Опомнитесь! Люди вы или кто?" Не услышат, не бросят мечи. Димка, если и не понимает на логическом уровне, интуитивно чувствует, что в горячке боя слова бесполезны. Броситься в гущу схватки, встать между сражающимися, чтобы своей грудью заслонить друзей? Толку-то... Проткнут, сбросят с моста и уже без помех друг друга порубят в капусту. Одно остаётся - драться, махать мечом.
Владислав Петрович сказал, что попади его герои в подобный переплёт, они бы действовали иначе. Но как? Какие ещё возможности предоставляет ситуация? В конце концов, люди, вынужденные воевать в горячих точках (будь то Афганистан, Чечня и т.д.) оказываются перед лицом очень схожего нравственного выбора. Они могут прекрасно сознавать, сколь несправедлива эта война, и какими подлецами посланы они в мясорубку, но когда твоих друзей убивают, что остаётся делать? Последствия их выбора общеизвестны.
Что же касается того, как Лукьяненко показывает сцены насилия и жестокости... У меня не сложилось ощущения, будто он смакует эти моменты. Наоборот, боль авторская чувствовалась, тоска, какая-то запредельная обречённость... Разумеется, не всюду он выдержал необходимую меру. Впрочем, кто её выдерживает и в жизни? Когда льётся кровь, она всегда будет излишней и неоправданной. Да, герои Лукьяненко умны, но это именно ум, а не мудрость. Они далеко не всегда способны отделить требования ситуации от того, что порождено их распалённой фантазией. Они и в самом деле зачастую не способны остановиться. Это относительно батальных эпизодов.
Но вот, скажем, ситуация, когда разоблаченного Малька допрашивают, когда охваченные праведным гневом мальчишки готовы применить пытку... Ну хорошо, быстро Малёк раскололся, а если бы нет? Что случилось бы тогда? Боюсь, герои Лукьяненко не сумели бы удержаться. Насколько это реалистично? Не знаю. Слава Богу, мне самому не приходилось попадать в такие "обстоятельства образа действия". Но что несомненно - герои Крапивина до такого бы не опустились. И это было бы психологически достоверно.
Суть в другом. В жизни встречаются и герои Крапивина, и герои Лукьяненко, а точнее, реальные ребята совмещают в себе черты и тех, и других. Потому вопрос о достоверности мотивировок, по-моему, всегда открыт.
5.
А верно ли, что Лукьяненко преподносит сцены насилия и жестокости как явление логичное и по-своему естественное? Тут, на мой взгляд, всё очень непросто. Да, конечно, нелогичным это явление не назовёшь. Не случайно же добрые и чуткие мальчики схватились за мечи и стали друг друга резать. На то были глубокие психологические, если не сказать духовные, причины. Одно вытекало из другого, а то, в свою очередь, из третьего. Поступки героев следуют не только из логики внешних обстоятельств Игры, но и из их внутренних побуждений. Лукьяненко именно это и показывает.
Естественно ли, когда дети убивают детей? Конечно, нет! Конечно, да! Смотря какой смысл вкладывать в понятие "естественное". Конечно, не для того рождается человек, чтобы убивать себе подобных. И если он это всё же делает, значит, что-то в глубине его испорчено. Можно спорить, откуда берётся зло в людях - врождённое ли оно, привнесённое ли обстоятельствами жизни? Одно несомненно - человек может и должен от своей внутренней гадости избавляться. Только тогда он по-настоящему и реализуется как человек. Так что в этом смысле ситуация, описанная Сергеем Лукьяненко, неестественна.
С другой стороны, глупо было бы закрывать глаза на то, что победа над своей "тёмной половиной" - дело очень трудное. Слишком многие даже и сражаться не хотят, заранее предпочитая быть побеждёнными. И потому в жизни мы имеет то, что имеем. Любые проявления зла в мире не случайны, и значит, можно сказать, что они естественны. Но столь же естественно стремление от этого зла освободиться.
А герои Лукьяненко, как они? Хотят ли они избавиться от своей жестокости - или, напротив, пребывают в непоколебимой уверенности, что с ними всё в порядке? Думаю, ни один из главных героев "Рыцарей" не грешит самодовольством. Особенно, конечно, Димка, глазами которого по большей части и показаны события повести. За исключением нескольких одиозных личностей ребята ощущают неправильность всего того, что с ними происходит. Это выражается по-разному. От красивой легенды о Безумном Капитане до сознательного сопротивления Игре (взорванные мосты). Впрочем, и повышенная агрессивность некоторых (того же Тимура, например) может оказаться своеобразной психологической маской, бронёй, за которой скрыты растерянность и недоумение. Это же типичная подростковая черта - прятать за внешней "крутостью" страх перед жизнью и потаённое чувство вины... Совершенно сознательно пресекают в себе рецидивы беспощадности Димка с Ингой (уже на Земле, в схватке с мелковозрастной шпаной). Я не говорю уже о Мальке, который совершенно сознательно терзается своим предательством, сжигает себя в огне собственной больной совести.
Кстати, мне тоже показалось, что Мальку автор уделяет недостаточно внимания. Дело даже не в том, что он убирает его под конец повести. Останься Малёк жив - ничего бы принципиально не изменилось. Но после разоблачения тот поставлен в такие условия, которые не позволяют ему реализовать своё раскаяние в поступках - а потому его внутренние переживания иному читателю покажутся недостаточно убедительными. Вообще линия Малька - одна из самых интересных в повести, но поскольку на общее развитие сюжета она не особо влияет, то и выглядит недостаточно разработанной.
6.
Что же касается литературного уровня романа, он, на мой взгляд, достаточно высок. Однако мне показалось, что автор не смог распределить на весь объём текста ту энергию, с которой приступал к работе. Где-то ближе к концу возникает ощущение смазанности, торопливости. Слишком уж быстро наступила развязка. Между падением Конфедерации и расправой с Пришельцами времени проходит всего-ничего. Ну, это не такая уж беда. Хуже другое. По-моему, сам факт, что Конфедерация не удалась, ребята не слишком стремились обдумать. Идея расправы с Пришельцами с помощью найденной взрывчатки возникла как-то слишком уж спонтанно. Не спорю, в жизни сплошь и рядом возникают подобные случайности, но у художественного текста свои законы. Здесь, на мой взгляд, имеет место какой-то ритмический сбой.
Что же касается самих Пришельцев, то они меня сильно разочаровали. На всём протяжении повести поддерживалось ощущение некой тайны, загадочности (если не сказать мистичности) режиссеров Игры. А они оказались жалкими какими-то. Примитивными как ощипанная курица. Странно даже, как эти холодные рационалисты сумели придумать столь дьявольски жестокую систему. Кстати сказать, самым страшным для меня были не схватки на мечах и прочие кровавые ужасы, а та сцена, когда восьмилетняя девочка Оля со спокойной грустью говорит, что Пришельцы подловили её перед самым Новым Годом, и она так и не узнала, какие же подарки приготовили ей родители. Вроде бы пустячок, бытовой момент, а горло перехватывает. Ощущается во всём этом какая-то уже запредельная пакость. И так хочется до подлых Пришельцев добраться, и уж тогда... Ну, добрались, и что же? Рациональные куры с "изменяющимся поведением"? Скучно. И трудно поверить звучащим из их уст (клювов?) словам, что убивать может не только меч, но и слово. Нет, сей факт - вне опыта Пришельцев, это мы, сгустки добра и зла, можем убивать словом, можем по крайней мере произносить подобные фразы. А одномерным птицам такое недоступно. И потому веет от всего этого диалога натянутостью.
7.
О "Рыцарях Сорока Островов" можно говорить много. А вот чего нельзя - так это сводить прозу Лукьяненко к одной лишь книге. Конечно, я читал далеко не всё. Но уже первое, что мне попалось - небольшая повесть "Пристань жёлтых кораблей" (Свердловск, 1990) убедила меня в том, что Лукьяненко действительно работает в крапивинской традиции. Упомянутая повесть написана неровно, это ещё не та "рука мастера", что появится в дальнейшем, но уже там заметна определенная тенденция. Не в том дело, что один из главных героев повести - двенадцатилетний мальчишка Тони (тем более, сколько ему лет, понять непросто, вся повесть построена на обыгрывании парадоксов, связанных с разрывами и скачками времени). Но определённые детали, психологические мотивировки, речь героев и т.д. - словом, всё то, что при первом прочтении воспринимаешь слитно - всё это вполне укладывается в крапивинскую традицию. Какие-то моменты вызвали воспоминания о "Голубятне" или "Ночи большого прилива" (например, сцена в Городе, когда Тони наказан школьными учителями за то, что не хочет носить ненавистную ему эмблему). Люди из Патрулей Времени чем-то напоминают Тех, Которые Велят. Однако и в этой относительно ранней повести нет той усердной подражательности, которая подчас раздражает в иных авторах.
Есть цикл рассказов (в том же сборнике "Лорд с планеты Земля"), которые, по-моему, в литературном смысле удались Лукьяненко лучше, чем повести. Два рассказа - "Мой папа - антибиотик" и "Дорога на Веллесберг", совершенно сознательно развивают крапивинскую тематику. Общество будущего, отчуждение детей и взрослых, утеря смысла жизни, стихийный подростковый бунт против аккуратно отполированной действительности - насколько всё это похоже (не в смысле подражательности) на крапивинскую фантастику! В рассказе "Мой папа - антибиотик" взрослые натренированные десантники не брезгают убивать мальчишек, подавляя восстание на планете-колонии. Пускай восстали экстремисты, пускай обманом привлекли на свою сторону пацанов - но общество, позволяющее себе убивать детей, подписывает тем самым свой смертный приговор. И неслучайно Игорь, сын одного из таких лихих десантников-"антибиотиков", уходит от своего отца. Уходит в бродяжничество, потому что в том благоустроенном мире больше уйти ему некуда. Что касается самого благоустроенного мира, то чем-то он близок крапивинской Западной Федерации. Бессмысленностью своего существования, может быть?
Видимо, оба писателя боятся одного и того же.
Звучат крапивинские мотивы и в трилогии "Лорд с планеты Земля". Две её части уже изданы, третья, говорят, выйдет в ближайшее время. Конечно, первая часть, "Принцесса стоит смерти" написана в традициях героической фэнтази, и лишь очень условно её можно рассматривать в "крапивинской системе координат". Зато вторая книга, "Планета, которой нет", соответствует ей гораздо больше. Дружба между взрослым и ребёнком - это же "столбовое направление" Традиции! Главный герой, Сергей, постоянно оказывается лицом к лицу с выбором. Можно, стремясь к высоким целям (за которыми, впрочем, нередко скрывается гордыня), воспринимать мальчика Даньку как досадную помеху, как нечто опасное, держать с ним ухо востро. На то есть куча убедительных аргументов. А можно, плюнув на здравый смысл, довериться этому пацану, принять его в своё сердце. Что характерно, для Сергея высшей ценностью становится не только Данькина безопасность, но и сам факт их дружбы. Оттого и так горько ему, когда уже возвращённый на Землю Данька теряет память о нём. И лишь Данькина картина, этот огонёк надежды, освещает Сергею душу и, в самом конце, помогает ему.
В заключение коснусь пикантной темы - пародии на В.П.Крапивина, что имеет место быть в 3-й части трилогии "Сегодня, мама" (написана в соавторстве с Юлием Буркиным, готовится к изданию, но многим уже известна в файловом виде). Насколько я могу судить, читательские мнения разделились. Одни резко обиделись за "Голубятню" и чуть ли не готовы забросать Лукьяненко теннисными мячиками (особыми!). Другие пришли в восторг - действительно, смешно ведь написано. Что же до меня, то воспринял я это дело довольно спокойно. На мой взгляд, от пародии сама трилогия ничего не потеряла. Но и не приобрела. В принципе, "Голубятня" не даёт таких уж явных поводов к сарказму. Там не было революции, которая могла бы перерасти в тиранию. Победа над манекенами ничего не изменила в политическом устройстве Планеты. Да герои и целей таких не ставили. Гораздо интереснее появление на страницах трилогии самого Крапивина (в лице Игоря Петровича Решилова). Тут, конечно, есть о чём поговорить. Действительно, некая проблема существует.
И проблема эта - эйфорическое восприятие крапивинских книг некоторыми читателями. Слишком восторженное к ним отношении (особенно при нехватке жизненного опыта и некоторой, что ли, трезвости оценок) способно далеко завести. Примеров тому в избытке.
Конечно, тут дело не столько в авторе, сколько в читателе. В читателе, который способен перепутать воздушный замок с настоящим. Стас, начитавшийся Решилова и убеждённый в том, что дети лучше взрослых смогут управлять планетой - это, конечно, гротеск. Но и в реальной жизни имеются люди, воспринимающие книги Крапивина как, скажем, учебник по педагогике или Конституцию, а то и Уголовный Кодекс. И причиной тому не столько характер книг данного автора, сколько потребность жить в мираже. Потому что в мираже жить проще и веселее... Сама по себе эта проблема вполне достойна писательского пера. Насколько удалось указать на неё Лукьяненко с Буркиным - судить трудно. Во всяком случае, они искренне старались быть тактичными.
8.
В конце статьи положено делать вывод. Подводить итоги, подбивать бабки и резюмировать. Но, по-моему, всё, что я мог сказать - уже сказал. Я рад, что есть такой писатель - Сергей Лукьяненко, что книги его небесспорны (а где они, бесспорные?). Не стараясь никому подражать, он тем не менее, пока что пишет в русле определенной традиции - той самой, благодаря которой возникли и клуб "Лоцман", и альманах "Та сторона", да и эти отрывочные заметки. Появляются новые имена, новые книги. И значит, у упомянутой традиции есть будущее.
1995 г.